Реферат: История культуры XVIII века
Высказывания
Честерфилда демонстрируют, что не только в вопросе о манерах, но даже и в
вопросе о долге он как бы стоит перед строгими судьями, которые выносят
приговор. «Стыд и срам» – любит повторять он. В Европе сосуществуют «культура
вины» (человек судит себя сам, в соответствии с внутренним законом) и «культура
стыда» (человек жаждет одобрения и боится осуждения окружающих). Честерфилд,
несомненно, представитель «культуры стыда», его воззрения восходят к образу
«порядочного человека» XVII века и, выродившись, станут одним из источников
лицемерной морали викторианской Англии (не случайно Ч. Диккенс в романе
«Барнеби Радж» создаст его карикатурный образ под именем сэра Джона Честера).
В XVIII веке
проблема «порядочного человека» приобрела и совсем иную интерпретацию, что
отразилось в споре просветителей с трактовкой этой проблемы Мольером в
«Мизантропе» (1666), где прямодушному Альцесту, от которого отворачивается
общество, противопоставлен Филинт, воплощение «порядочного человека», каким его
хотели видеть в XVII веке. Мольер не дал разъяснений своего понимания образа
Альцеста. В первом издании комедии он поместил «Письмо о «Мизантропе» своего
бывшего врага Донно де Визе. Из этой рецензии вытекало, что
зрители одобряют Филинта как человека, избегающего крайностей, «что же до
Мизантропа, то он должен вызывать у себя подобных желание исправиться».
Считается, что Мольер, поместив данный отзыв в издание комедии, тем самым солидаризируется
с ним. «Порядочный человек» может быть раздираем страстями, но
благовоспитанность заставляет его скрывать свои чувства. Во всем нужно
руководствоваться мерой, правилом «золотой середины»: «ничего слишком». Именно
таков Филинт. Но таков ли идеал Мольера? В произведении два плана: на
поверхностном уровне, представленном в словесной ткани комедии, положительными
героями выступают Филинт и Элианта, на более глубоком, зафиксированном в
композиции произведения, – Альцест. Его личность сильнее. Не случайно Филинт
отступает от своих правил и говорит Альцесту в лицо, нередко при свидетелях,
довольно неприятные вещи, не скрывая своего мнения: это несомненное влияние
Альцеста. Филинт ищет дружбы Альцеста, а не наоборот, следовательно, более в
нем нуждается. Филинт не рупор идей автора, как нередко представлялось зрителям
и читателям. Мольер в своей жизни поступал то как Альцест (неутомимая борьба за
«Тартюфа», смелые выпады в комедиях начиная со «Смешных жеманниц» против
сильных мира сего), то как Филинт (льстивый тон посланий королю, посвящений,
некоторых реплик роли Мольера в «Версальском экспромте», финал «Тартюфа» и т.д.).
«Мизантроп» не дидактичен, не содержит некой абсолютной морали, он психологичен
и философичен. Дилемма Альцест – Филинт сходна с гамлетовским вопросом «Быть
или не быть», не имеющим однозначного разрешения и поэтому трагичным. Филинт и
Альцест оба правы – или оба неправы, что создает поразительную по
художественному выражению мыслительную и психологическую загадку, над которой
несколько веков бьются зрители, как, очевидно, бился и Мольер.
Отсюда
особенности интерпретации образа Филинта. Донно де Визе в «Письме о
«Мизантропе» писал: «Друг Мизантропа так благоразумен, что привлекает все
сердца. Он ни слишком придирчив, ни слишком снисходителен, и, не впадая ни в
ту, ни в другую крайность, поведением своим заслуживает всеобщего одобрения».
Спустя почти
сто лет Ж.Ж. Руссо в «Письме к Д’Аламберу о зрелищах» дает противоположную
характеристику: «Этот Филинт – мудрец пьесы, один из тех благородных представителей
большого света, чьи правила чрезвычайно похожи на правила мошенников, из тех
мягких, сдержанных людей, которые всегда находят, что все хорошо, так как
заинтересованы в том, чтобы не стало лучше; которые всегда довольны всеми на
свете, оттого что им ни до кого нет дела; которые, сидя за уставленным яствами
столом, утверждают, что народ и не думает голодать; которые, имея набитый
карман, находят весьма неуместными разглагольствования в защиту бедных; которые
из окна своего запертого дома будут безропотно глядеть, как весь род
человеческий обворовывают, грабят, режут, истребляют, – поскольку господь бог
наделил их в высшей степени похвальной кротостью, помогающей переносить
страдания ближнего».
Д’Аламбер в
своем ответе отмечал, что Филинт – «плохо решенный персонаж». Мармонтель,
защищавший «Мизантропа» от критики Руссо, тем не менее считал, что не в Филинте
«мудрость пьесы». В комедии Фабра д’Эглантина «Филинт Мольера, или Продолжение
Мизантропа» (1790) Филинт – эгоист, негодяй, подобный Тартюфу, ему противостоит
положительный герой – друг народа Альцест. Такая новая расстановка персонажей
лишала их психологизма, делала одноплановыми, но вполне отражала воодушевление
первых лет Великой Французской революции.
Ж.Ж. Руссо
полностью пересмотрел взгляд на «порядочного человека», когда в «Письме к
Д’Аламберу» осудил Мольера за насмешки над Альцестом: «Везде, где Мизантроп
смешон, он лишь исполняет долг порядочного человека». В сущности, он уподобил
этот образ образу «естественного человека», сыгравшему значительную роль в
культуре XVIII века (причем, Мольер оказывается здесь предтечей спорящего с ним
Руссо). Руссо можно рассматривать как живое воплощение мольеровского Альцеста.
3.
«Естественный человек»
Идея
«естественного человека» была развита еще в XVII веке. Агнеса в «Школе жен»
Мольера (1662) и Альцест в его «Мизантропе» (1666) в известной мере выдержаны
именно в этом ключе, хотя пока не лишены комических черт.
Огромную роль
в формировании представлений о «естественном человеке» сыграл роман Даниеля Дефо
«Робинзон Крузо» (3 тома, 1719–1720). Английский писатель создает новую
жанровую форму романа, отказавшись от использования популярных схем плутовского
и галантно-героического романов. Новизна заключалась прежде всего в создании
иллюзии документальности. «Я родился в 1632 году, в городе Йорке, в зажиточной
семье иностранного происхождения: мой отец был родом из Бремена и обосновался
сначала в Булле», – так начинается роман, где первое лицо рассказчика, простота
и обыденность слога, даты, имена, факты призваны подчеркнуть дневниковый
характер повествования и, следовательно, его правдивость. Для английских
читателей начала XVIII века это было важно. Они довольно холодно относились к
придуманным сюжетам, видя в них стремление писателей обмануть доверчивого
читателя. Вместе с тем столь реально представленная Дефо жизнь Робинзона Крузо
на необитаемом острове – это одновременно и рассказ о жизни человечества,
прошедшего путь от дикости до цивилизации (в XX веке этот прием использует
Джеймс Джойс в «Улиссе»). Именно естественное состояние Робинзона воспитывает
его, подчеркивается в романе, породившем многочисленные робинзонады в
европейской литературе последующих веков.
Руссо,
принимая эстафету от Дефо, в трактате «Рассуждение о науках и искусствах»
(1750) изложил просветительскую концепцию человека: «Прекрасное и
величественное зрелище являет собою человек, выходящий, если так можно
выразиться, из небытия собственными усилиями, светом разума рассеивающий мрак,
которым окутала его природа, возвышающийся над самим собою, устремляющийся
духом в небеса, с быстротою солнечного луча пробегающий мыслью огромные
пространства вселенной, и что еще величественнее и труднее – углубляющийся в
самого себя, чтобы изучить человека и познать его природу, его обязанности и
его назначение». Этот «естественный человек» просвещен, но не науками и
искусствами, которые «обвивают гирляндами цветов оковывающие людей железные
цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось
бы, рождены, заставляют любить свое рабство и создают так называемые
цивилизованные народы». Этим «счастливым рабам», созданным цивилизацией, Руссо
противопоставляет дикарей Америки. В чем их неуязвимость перед опасностью
тирании? Руссо отвечает так: «Американские дикари, не знающие одежды и промышляющие
одной лишь охотой, непобедимы: в самом деле, какое иго можно наложить на людей,
у которых нет никаких потребностей?»
Концепцию
«естественного человека» Руссо развил в трактатах «О происхождении и основаниях
неравенства между людьми» (1755), «Об общественном договоре» (1762) и др. Критический
взгляд «естественного человека» на европейскую цивилизацию – тема повести
Вольтера «Простодушный» (1767), ряда других произведений эпохи.
4.
Естественное воспитание
Теория
естественного воспитания, т.е. воспитания, основанного на законах природы,
изложена Ж.Ж. Руссо в педагогическом романе-трактате «Эмиль, или О
воспитании» (1762), где он выдвинул три важных положения: о целесообразности
естественного воспитания, о различиях между детьми и взрослыми, о внутренних
различиях между этапами развития детей. Цель воспитания, по Руссо, – приготовить
наилучшим образом своего воспитанника к жизни
Руссо
настаивает на том, чтобы ребенок изучал действительность, непосредственно с ней
соприкасаясь: «Не нужно иной книги, кроме мира; не нужно иного наставления,
кроме фактов. Читающий ребенок не думает, он только и делает, что читает; он не
учится, а учит слова». Вот почему он считал, что ученики должны довольно поздно
знакомиться с книгами. Детям в отроческом возрасте Руссо предлагает читать
только «Робинзона Крузо» Дефо: там ребенок найдет прославление физического
труда. Руссо, как великий демократ, считает, что ремеслу должны учиться все, в
том числе и дворяне. Он приводит пример из русской истории: «Царь Петр был
плотником на верфи и барабанщиком в своих собственных войсках: уж не думаете ли
вы, что этот государь был ниже вас по рождению или заслугам?». Если человек
много потерял, перейдя от дикости к цивилизации, то труд и разум могут поднять
его над пребывающим в «естественном состоянии» варваром. Девушки, считает
Руссо, должны воспитываться иначе, чем юноши, чтобы подготовиться к роли
образцовой жены и матери. И это положение вытекает из идеи «естественного
воспитания», основанного на следовании законам природы.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6 |